Том 4. Стихотворения - Страница 63

Полевые звери, птицы, бабочки, пчелы, жуки и мошки, гроздья плодов, маисовые колосья, за ними бедняки и люди, пораженные Тлалоком, а также птицы, посвященные богине Земли, совы и филины. Змеи в этом празднестве символизировали молнию. Колибри и другие цветные птицы, а также нарядные бабочки, это – души, умерших в битве, воителей. Они вознесутся в чертоги Солнца, побудут там, а потом порхают среди цветов, как мотыльки, или поют, как звенящие птицы, или безмолвно проплывают по Небу, как облака с золотыми краями.

Макуиль-Ксочитль, бог Пяти Цветков, бог Музыки и Игры, брат поцелуйного Ксочипилли. В то время как у Ксочипилли вокруг рта нарисовано изображение мотылька, вокруг рта у Макуиль-Ксочитля видны очертанья человеческой руки, символизирующей число 5. Он также и Ауйатеотль, бог Страсти. Недавно, в Мехико, при раскопках, на том месте, где был главный храм, нашли выкрашенное в красный цвет каменное изваяние этого бога, а вокруг него, тоже выкрашенные в красное, каменные и глиняные изображения музыкальных инструментов. Сделав Цветочного Властителя и Пятицветкового Бога братьями, и поцелуйными благословителями страсти, Мексиканская фантазия сочетала в весеннем нежно-брачном единеньи музыку, пляску, цветы и румяные губы, проникающие к румяным губам.

Майя

Майские руины, поныне живущие в глубине Центральной Америки, на Юкатанском полуострове, среди лесов Паленке, украшены гиероглифами, причудливость которых доныне еще не вполне разгадана. Однако Ф.-А. де Ларошфуко, в своей книге о Паленке, много сделал для их расшифрования, и его имя должно быть в ряду почетных имен, из которых первое – Брассэр-де-Бурбур, а наиболее важные из новейших – Альфредо Чаверо, Эдуард Сэлер, Август Лё-Плонжон и Целия Нутталь. Барельефные гиероглифы Паленке рассказывают поэму национального освобождения Майев от ига Тольтеков. В Майском календаре, как в Мексиканском, было 18 месяцев, по 20-ти дней в месяц, и 5 дней дополнительных. Этот счет помогает в расшифровке гиероглифов, он дал идею – чтения их треугольником. Священный треугольник, триада, есть ключ к Майским письменам. Среди гиероглифов, покрывающих своими запутанными узорами красивые пластины в храме Солнцепоклонников, изобилуют фигуры раковин, жемчугов, и приморских камешков, голышей. Любопытно, что звук, изображаемый Латинскою буквой i, в Майском алфавите имеет почти такое же начертание – дуга с двумя кружочками на каждом конце. Любопытно также, что звук л изображается у Майев фигурою эллипса, в которой внутри находится фигура греческого may. «Слово о слове» Майского ваятеля кажется мне самым красноречивым гимном слову, какой где-либо мне приходилось встречать.

Перу

Подсолнечник, красующийся у нас на полях и в деревенских огородах, стал таким национальным Русским растением, что многие удивятся, если я скажу, что растение это Перуанское, а между тем это именно так. Подсолнечник и гвоздика, золотой цвет и красный, верно навсегда будут нам сиять и рассказывать своим сияньем, что грубая жажда золота однажды повлекла бледноликих хищников за моря, и там невинною кровью они залили узорные золотые сны Мексики и Перу. В Перу еще сильнее, чем в Мексике, был порыв душ к Солнцу, и храмы Солнца и Луны отличались поразительною пышностью. Хоровая песнь Перуанцев к Солнцу весьма типична для них, как своею нежностью, так и слитностью целого народа в одно целое. Перуанская культура представляет много достопримечательных черт, и между прочим любопытна тем, что в Перу каждый человек был поистине частью целого, в Перу не было забытых, как не было голодных, и хорошо ли это, или дурно, но руководящая государственная мысль обнимала, истинным попечением, безусловно всех.

«Владычица Влаги» – отображенье грозового мифа. Перуанский лиризм утончен и нежен, как их гончарное искусство. [В музее Трокадеро, в Париже, есть хорошая коллекция Перуанских ваз.]

Драма «Оллянтай» – один из немногих уцелевших памятников древней Перуанской литературы. Туйя – название одной американской маленькой птицы, которая в Перу, во время жатвы, причиняет значительные ущербы полям.

Халдея, Ассирия

Заклятье от Семи Губительных Гениев есть лучшее по силе заклинание, какое только есть во всемирной сокровищнице заговоров. Литература заклинаний вообще очень богата в Халдее. В ветрах пустынь есть много сказок, и много губительных веяний.

Эа – Морской царь и Владыка мудрости.

Мирри-Дугга, иначе Мардук, есть Солнечный бог. Ипостась Бэла.

Ассирийцы, так же, как древние Иудеи, живописны в своем упоении кровью, битвами, издевательством над побежденным врагом. Все в словах Ассириянина выпукло, наивно в жестокой грубости, полновесно, как топор. Живопись Ассирийская, и стенные их украшения, это летопись крови, легенда убийства, узор войны, охоты и палачества. И вся Ассирия, в историческом лике своем, есть излюбленная фигура, созданная Ассирийским искусством: лев, пронзенный копьем, и в последней ярости бессильно грызущий древко, пронзившего его копья.

Индия, Иран

Две прекрасные братские страны, родные нам, Европейцам, два великие народа, полные благородства мысли, уваженья к Человеческому Лику, влюбленности в Небо и Землю, в зиждительный труд, в красивое устроение жизни, благое, светлое, светоносное. Два великие утверждения, два завета, на которые можно опереться, мысля о созданьи красивой справедливости, мысля о весенней жизни на Земле и о весенней Жизни за ее пределами.

Два братские народа, развив до полноты, каждый, единственный и неповторяемый лик свой, оба коснулись грани, полюса. Индия, будучи живой, постигла то, что связано с Полюсом Смерти. Иран, боле преданный земному, воплотил в своем религиозно-поэтическом творчестве очарование Жизни. Но как Индия, так и Иран, молятся Огню и Солнцу, мысли Парсов и мысли Индусов исполнены сияний, пряного запаха цветов, и свежего запаха полевых злаков. Только в утонченном поэтическом и философском восприятии Индусов более ощущается пьяный запах цветов, или боль сердца, в котором опьянение кончилось, а в полном мужественности жизнестроительстве Парсов, влюбленников Земли, чувствуется вся красота возделанного поля, поэзия тяжелого снопа. Но как у Индусов есть сома, так у Парсов есть гаома, духовный цвет – и тех и других – ведет к светлым экстатическим состояниям и вводит их в стройное Миропознание. И Начикетас, так же, как Заратустра, у самой Смерти исторг слова, которые хочется всегда слушать, и которые сочетают смерть с жизнью – светлою перевязью, морскими жемчугами, земными изумрудами, и всеозаряющими бриллиантами и сафирами Неба.