21 мая
Слева тянется кровавая рука.
Приходи ко мне и будет жизнь легка.
Слева тянется проклятой сказки ложь.
Приходи, от Сатаны ты не уйдешь.
Справа светятся обманно огоньки.
Справа нет тебе ни зова, ни руки.
Лишь один завет: Налево ни чуть-чуть.
И кладут тебе булыжники на грудь.
О, предтечи светлоокие мои,
Было легче вам в стесненном житии.
Раньше было все во всем начистоту.
А теперь из пыли платье я плету.
У меня в моих протянутых руках
Лишь крутящийся дорожный серый прах.
И не Солнцем зажигаются зрачки,
А одним недоумением тоски.
Я ни вправо, я ни влево не пойду.
Я лишь веха для блуждающих в бреду.
Мир звериный захватил всю землю вплоть.
Только птица пропоет, что жив Господь.
21 мая
Ложится белый свет на крыши
От круглой мертвенной Луны.
Ночной полет летучей мыши,
Кривясь, меня уводит в сны
Невозвратимой старины.
Я был. Любил. Я жил. Когда-то.
Но майской ветке – час один.
Я знаю волны аромата.
Я также знаю скрепу льдин,
Когда в безбрежном ты один.
Но вот глухие льды пробиты.
Прошел вспененный ледоход.
Седые нежатся ракиты.
В своей норе проснулся крот.
Во всех страстях водоворот.
Лишь я один, любя безгранно,
Как чарой, скован тишиной.
И мне не странно, а желанно
Быть отделенной, в час ночной,
Летучей мышью под Луной.
21 мая
Каждый день умножает ужас,
Каждый час умирает колос.
И беда, в полноте обнаружась,
В целый мир устремляет свой голос.
Но напрасны воззванья сердца,
И бесплодны призывы к чести.
Нет дороги к душе иноверца,
Мы родились, молились не вместе.
С миллионами душ злосчастье,
Миллионы в безумной тревоге.
От людей до людей безучастье,
И Земля позабыла о Боге.
24 июля, 1921
Бретань
Тридцатилетняя война
Была не более ужасна,
Чем власть, которая дана
Судьбой слепцам блуждать напрасно.
Вот за слепым поводырем
Спешит незрячая охота,
Как за невидящим царем
Тупые варвары без счета.
Кровавых нужно им добыч,
В соседстве с ними жизнь не дышет,
И кинь какой ты хочешь клич,
Слов разума их слух не слышит.
И не с рогатиной они,
Не на медведя, не на волка,
На тех, кто, мысля искони,
Не одного с лжецами толка.
Сто миллионов оплели
Кроваво-грязной паутиной,
Тысячелетний храм в пыли,
Века свершений взяты тиной.
Где от могучего Петра
Сверкало яркое наследство,
Теперь барсучья там нора
И с насекомыми соседство.
Где златоглавая Москва
Являла творческие силы,
Там стали все дома – хлева,
И каждый час растут могилы.
Где были желтые моря
Многозернистой пышной нивы,
Там смерть, с болезнью говоря,
Лишь эти две многоречивы.
Слепой паук все тянет нить,
Сплетает лживое витийство.
О, кто придет – убийц убить,
Чтоб, их убив, убить убийство!
27 июля
На мысль есть мысль, на слово – слово,
На пламень – пламень, гнев – на гнев.
Но в человеке есть основа
Сдержать себя, перекипеть.
И с тем, кто мыслит вовсе розно,
И с тем, чье слово не мое,
Могу я слиться многозвездно
И, жизнь приняв, любить ее.
Но с тем, чье красноречье – пули,
Кто нож берет на довод мой,
Мне будет холодно в июле,
И душно будет мне зимой.
Но с тем, кто хочет лишь насилий,
Кто лжет в бездонность темноты,
Любая лошадь будет в мыле,
Не пробежав и две версты.
Но кто во всем лишь соглядатай,
И только чтит свой узкий лоб,
С тем бедный также, как богатый,
Найдет лишь нищенство и гроб.
И тех, кто знает лишь расстрелы,
С кем гнет и ржавчина цепей,
В людские не включай пределы: –
Кто Смерть призвал, тот будет с ней.
28 июля
И был их легион, вошедших в одного.
Бесами мучимый, свиреп был бесноватый.
О камни бился он. Не слушал никого.
Тысячеглавый дух крутился в нем, рогатый.
Никто не в силах был безумца укротить.
В горах, в гробах кричал он с мощью исполинской.
Оковы разбивал, и цепи рвал как нить.
Но Некто был сильней над влагой Гадаринской.
Увидев же Его, он кланялся Ему.
«Что до меня Тебе?», – воскликнул издалека.
Но Некто был сильней, и сеющего тьму
Заклял Он выйти вон. Слепым грозило Око.
«Как звать тебя?», – спросил. – «Мне имя легион.
Мы бешенствуем здесь. Нам в том одна дорога.
Не мучай. Не гляди. Не высылай нас вон.
Сын Бога, дай нам быть. Дозволь во имя Бога».
И Он дозволил им, бесам, войти с свиней.
Свиные голоса слились в зверином хоре.
По взморью пробежал мгновенный пляс огней.
И стадо с крутизны всем грузом сверглось в море.
А тот, кто был свиреп и в душных жил гробах,
Сидел одет, умыт, и был в уме он здравом.
Сквозь тьму двух тысяч лет прорвался новый страх.
Но Некто, кто сильней, ведет нас к новым славам.