17 сентября
Их было триста, привидений,
И шестьдесят еще, и пять.
И я, ночной дождавшись тени,
Вмешался в раут их опять.
Чтоб не нарушить этикета,
Надел я саван из холста.
И в зыби факельного света
Кругом плясала темнота.
Спина к спине, лицом в пространство,
Плясали духи, семь и семь.
И выявляла их убранство
Огнем пронизанная темь.
Как будто диво-дровосеки,
Что рубят лес без топора,
Те женщины, те человеки,
Что были живы лишь вчера.
Как бы ткачи незримой ткани,
И отощавшие жнецы
В кроваво-пляшущем тумане
В невольной пляске мертвецы.
Плясать им не было отрады,
И все ж плясал их бледный круг,
И вились волосы как гады,
И закривились крючья рук.
И дух один, дугою руки,
На коже грузного быка,
На барабане сеял звуки,
Диктуя скоки трепака.
И дух другой – на тени
Вел наступательной войной,
И для плясавших привидений
Вливались в чан и кровь и гной.
И третий дух – по черствой корке
Бросал теням из темноты,
И, как у раковины створки,
У них приоткрывались рты.
И тени с ужасом кружили
Непрерывающийся пляс.
Не подчиняясь звездной силе,
Не двигался тот жуткий час.
Та сатанинская затея
Все длила ход свой в диком сне.
Вдруг ощутил я, холодея,
Что саван мой прилип ко мне.
И, бросив ту, с кем был я в пляске,
В полях, где не видать ни зги,
Я убегал из страшной сказки,
И слышал сзади бег Яги.
Я в жизни вновь, в часах, в их смене,
Я на цветущем берегу.
Но, отойдя от привидений,
Сорвать свой саван не могу.
21 сентября
Каждый день напрасно трачу силы,
И, едва пробьет полночный час,
Из меня вытягивают жилы
Дьяволы с пожаром в глуби глаз.
Окружат и смотрят молчаливо,
Пусть я вижу, как в глазах у них
То горит, чем мысль была счастлива,
Весь восторг надежд и снов моих.
Так стоят до самого рассвета,
И в пожаре глаз их вижу я,
Что во власти их зима и лето,
И что правит душами Змея.
22 сентября
Три стройных мачты, три упруга,
Над палубой как три ствола.
Они в ветрах крепят друг друга,
В затишье смотрят в зеркала.
И в вихрях Севера и Юга
Их манит молнийная мгла.
Перешепнулись парусами: –
«Войдем в морские чудеса».
Проплыли даль под небесами,
И сохранилась их краса.
От трех упругое над волнами
Упругой воли голоса.
27 сентября
Переклюкал хитрый Бесище
Благомысленных людей,
Заманил на перевесище,
Там, где место для сетей.
И, глазами лупоглазыми
Легковерных осмотрев,
Бил их лютыми проказами,
Изрыгнул свой ярый гнев.
С парусами и упругами
Разлучив, припрет к земле,
Да вовек пребудут слугами
Утопающих во зле.
27 сентября
Я устал молиться детски Богу.
Как могу прочесть я «Отче Наш»?
На большую выгнан я дорогу,
В час, как гости пьют из брачных чаш.
А моя желанная, Невеста,
В шутовской одетая наряд,
Рядом с палачом имеет место.
И молчит. И мысли в ней болят.
Ворожбой затянутая злою,
Помнит ли еще она меня,
В час когда играет буря мною,
В миг когда я падаю, стеня?
Пред гостями нечестивой свадьбы
Соловьями женщины поют,
Чтобы им светить, горят усадьбы,
Города, деревни пламень льют.
И пока в чертоге, в красках алых,
Песни, смех, и пляс, и пьют вино,
Убивают пленных там в подвалах,
В красном доме черное есть дно.
А Невеста мутными глазами
Смотрит, как меняется черед,
Как ряды танцуют за рядами,
И сама себя не узнает.
Вкус узнав истоптанного праха,
Зрением двойным я с ней в бреду.
Ветер пыльный бьет в меня с размаха.
Я иду. Я падаю. Иду.
27 сентября
Красные капли, ушедшие в Русскую землю,
Красные капли, до времени павшие в прах,